Прощальная… | printnewstv.ru

Прощальная…

Прощальная…

Вчера я был в Москве и мы хоронили Мишу Аппалонова.

Это было безумно грустно и очень печально. Я увидел много людей, которых не видел много лет, и все они, все пришли проститься и отдать дань памяти и уважения одной из легенд отечественной полиграфии.

            Цвет компаний «Гейдельберг», «Бобст» и других компаний, пришел проститься с Михаилом Аппалоновым. Талантливые и порядочные менеджеры пришли проститься с талантливым и порядочным человеком —  Игорь Егоров, Ашот Акопов, Миша Мякишев, Юра Уколов. Кто-то прилетел проститься из других городов. Кто-то не нашел на это времени в Москве. Разные люди. Не судим сами, да не судимы будем…

 Саша Костин из Алма-Аты, Леша Филатов и Миша Посудин из Питера, Валера Молочко из Питера, Таня Климова, Боря Башаров, Саша Амангельдыев, Марсель Шарифуллин, Дима Лаврик, Глеб Газукин, Макс Рачков, Андрей Сериков и много, много других…

            Мишу отпевали в той же церкви, в которой 16 лет назад отпевали его брата близнеца Володю Аппалонова. Небольшая церковь, но было видно, что дела у церкви идут хорошо, потому что вокруг здания, которое было 16 лет назад, мы увидели шлагбаум и огромное количество новых построек, новоделы. Это означало, что у святых отцов есть и деньги, и паства.

Церковь была восстановлена и не везде умело, это видно по её потолку и росписи стен, которые явно писали не так давно. Искусно сделанное вверху окошко, из которого сверху свет падал прямо в открытый гроб, и ощущение было, что оттуда светит прожектор. Полумрак стен, на которых темнели золотом иконы и ослепительные столбы света, падающие из вертикальных окон, в которых летала золотая пыль.

Через полчаса томительного ожидания началось отпевание. Певчие были достаточно разнокалиберные —  молодая женщина, страдающая полнотой, была регентом и движениями кончика длинного прутика, показывала, где петь выше или ниже. Пожилой мужичок с бородкой в рясе отсчитывал на четках повторы типа «Господи помилуй» или «Аллилуйя» с тем, чтобы количество этих повторов было строго задано, и подавал знаки певчим, когда надо было переходить к другим словам. Молодой высокий мальчик с козлиной бородкой, в стоптанных ботинках и черном подряснике, пел высоко и перелистывал страницы псалмов и тропарей, было видно, что это для него хорошо знакомая и немножко опостылевшая работа.

Батюшка, лет около сорока в бордовом стихаре из плотного бархата, туго расшитого золотой парчой, вел службу деловито и споро. Его нетолстая фигура сноровисто отвешивала поклоны, одновременно он заунывно пел свой церковный рэп, поправляя чугунными пальцами горящий ладан в кадиле. Песнь его была печальной, если вслушиваться в слова, но старославянский воспринимался собранием, как английский, только частью музыки. Музыки жалобной и заунывной, с большим количеством повторов, с повышением и понижением тонов, за которыми внимательно следила тетенька регент.

            Коллектив был слаженный, чувствовалось, что организационные способности батюшки на высоте.

            В конце отпевания вышла барышня в теле, похоже родственница, и исполнила нечто новое для нас, неискушенных в технологии прощания, свое соло прощания. Она исполнила около гроба какие-то виртуозные поклоны, истово крестясь и переходя в нижний брейк, опускаясь коленями на заранее заботливо подложенный расшитый коврик, размером с носовой платок.

            Свое соло исполнили, сменяясь еще несколько молодых женщин. Они различались по комплекции, амплитуде поклонов и истовости отмахивания крестов. Их сменила какая-то старушка, которой падать на колени было трудно и она, взяв коврик в руки, нагибаясь дотрагивалась им до каменного пола, имитируя старание и брейк.

            Потом эта старушка вывела Мишину мать. Старая женщина крестилась и кланялась перед Мишкиным гробом, лицо её выражало какую-то отупелую муку и, казалось, что она не очень понимает, что происходит и что она здесь делает. Вовкин и Мишкин отец, бывший военный, умер два года назад, маме исполнилось 90 лет, и она довольно хорошо выглядела для своего возраста, занималась ходьбой, спортом, следила за собой и делала все то, чего не делал Мишка. Пока она крестилась, она начала плакать. Немыслимое дело матери хоронить своих сыновей. Тем более, таких прекрасных, как Володька с Мишкой.

            Они создали легенду с именем «Линия График»! Они собрали фантастическую команду из умных и талантливых мальчиков и девочек, часть из которых, постарев, провожали сейчас последнего брата в последний путь.

            Эти мальчики и девочки на протяжении более четверти века создавали историю отечественной рекламы и отечественной полиграфии, создавая невероятные шедевры человеческой мысли из бумаги и картона. Чего стоит только бессмертный плакат «Жизнь удалась!», написанный черной икрой по красной икре. А таких шедевров были сотни и тысячи.

Они создали невиданную империю талантливых людей. Людей, которые зажгли высоко в небе золотой бренд «Линия График»!

И как у любой империи период расцвета уходит в период заката…

И часть из не менее легендарных рекламных агентств пришли проводить легенду в последний путь…

            Молитва. Дай бог, чтобы наши дети имели те человеческие качества, которые имеет уходящее поколение. Уходящее поколение — это мы с Вами. Дай бог, чтобы они чего-то хотели, умели и могли сделать. Дай бог, чтобы их не поразила духовная ржа, когда они ничего не умеют и ничего не хотят кроме денег, ради которых они могут сделать любую подлость, и, в первую очередь, своим близким. Хотите иметь умных детей – женитесь на умных женах. Аминь.

            Православие нам ближе, но имеет свои существенные изъяны, в том числе и тот, что службу нужно слушать стоя, что крайне неудобно, особенно в возрасте. Переступая с ноги на ногу, опасаешься свечкой не заехать в чей-то пуховик, потому что помнить тебя потом будут долго, но исключительно плохо. Католические службы не родные нам по духу, но слушать их сидя публике значительно удобнее, и поэтому они могут быть существенно длиннее.

            Хорошо одетые русские мальчики собирали цветы у прощающихся, раздавали свечи, потом, после окончания отпевания, которое длилось ровно 45 минут, перенесли гроб с Мишиным телом в черный мерседесовский фургон.

            Старое кладбище между двух шоссе, когда мы 16 лет назад хоронили Володю, тогда было практически в чистом поле. Сейчас Москва уже подходила вдоль трасс к кладбищу корпусами промышленных зданий. Открытый рыночек стал огромным закрытым строительным рынком и кладбище было заперто между ним, 2-мя трассами, а спереди подпирало какое-то новое здание.

Всё было уже подготовлено. На участке, на котором лежал Володя, была вырыта глубокая могила, края которой были устланы еловыми ветвями. Как обычно, стоять было негде и народ теснился в узких проходах между оградами. Огромная куча песка была высыпана за могилой. Батюшка прочитал последние слова. Прощались. Комья песка полетели в могилу. Вежливые ребята подавали салфетки — вытереть руки и тут же их собирали. Сервис.

Пробирал нешуточный мороз, еще позавчера было плюс 2, а в день похорон было минус 12. Наверное, это не случайно. Природа провожала в последний путь хорошего человека и хотела, чтобы мы это запомнили.

Речей не было, да и говорить было не о чем. Народ частично потянулся на автобусы – на поминки. Выпив, они будут рассказывать, какой он был классный. Но эти рассказы ничего не изменят и ничего не исправят. Сегодня мы прощались с человеком, который так много для нас значил, что рассказать это практически невозможно. Несмотря на то, что после смерти Володи, он систематически и целенаправленно уничтожал тебя алкоголем, все его очень любили. Я не помню, чтобы он о ком-то плохо отозвался или сделал что-то плохое другим людям. Несмотря на то, что Москва плохое рождает как норму, а хорошее как исключение…

Девчонки, которым уже за 50, которые видели и сделали столько, сколько видел и сделал не каждый мужик, стояли с опрокинутым лицом.

В душе было пусто.

На что уходит наша жизнь?

На дело, которое мы выбираем.

На работу, в которой самая большая часть уходит на борьбу с трудностями.

Самая большая трудность – это дураки. Доказано государством.

На отдых, как передышку в бою.

На любимых, которые нам дороги и которым достается то, что осталось.

Вот собственно и все.

Кто доживет до пенсии – на воспоминания.

На морозе, торопясь, переговаривали те, кто редко встречается, пользовались случаем. И повод, лучше бы его не было, и не проститься нельзя. Прощались друг с другом.

            Я вспоминал Юрия Шевчука и слова одной из его песен:

 “Прощальным костром догорает эпоха, и мы наблюдаем за тенью и светом…”

            Догорает эпоха.

Светлая память, тебе, Миша!

P.S. Хочу просить прощения и принести извинения, если, я кого-то здесь невольно обидел словом, не упоминанием, неуместной интонацией или сравнением.

 

Андрей Попов (Печатный дом «Формат», Екатеринбург)

           

 

Новости дня